«Профессор накрылся!» и прочие фантастические неприятности - Генри Каттнер

искусстве перевоплощения. Я собирался объяснить, почему мне нужно было занять внимание Эсс Пу. Я боялся, что он заметит, как быстро вызревают сфиги.

– Тьфу! – буркнул Рэмзи, но сел. (Комедианты тем временем затеяли новую сценку.) – Ладно, гони дальше.

– Ввести в заблуждение! – лукаво подмигнул Макдуф. – Был ли у вас когда-либо менее расторопный член экипажа, чем я?

– Нет, – поразмыслив, сказал Рэмзи. – За всю мою…

– Именно. Меня, как морскую пену, швыряло с одной работы на другую, пока наконец я не оказался в атмосферном контроле – именно там, где и хотел оказаться. Возможность ползать по вентиляционным шахтам дает определенные преимущества. Например, было делом одной секунды вылить пузырек с двух-,четырех-, пятитрихлорфеноксиуксусной кислотой, – он гладко перекатывал слоги на языке, – в вентиляцию. Вещество должно было проникнуть всюду, включая сфиги.

– Трихлор… что? Ты чего, перед лотереей попортил сфиги?!

– Конечно. Я же сказал вам, что лотерея – уже позднейший, вторичный продукт. Поначалу моей целью было просто создать для Эсс Пу неприятности на Ксерии и тем самым спасти собственную драгоценную персону. К счастью, у меня при себе был достаточный запас различных гормонов. Конкретно этот, как известно даже ребенку, блокирует перекрестное опыление. По законам биологии в результате всегда получается бессемянный плод. В сельском хозяйстве это обычное дело – спросите любого агронома.

– Бессемянный плод… – тупо повторил Рэмзи. – Перекрестное, значит, опыление. Ну, ты голова!

Макдуф уже собирался скромно протестовать, но в этот миг его внимание привлекла все та же пара комедиантов; он уставился на них, не донеся сигару до рта. Тот, что пониже, теперь самодовольно ходил широкими кругами и делал вид, будто с важностью курит сигару. Напарник взвизгнул и стукнул его по голове.

– А скажи-ка мне, братец! – выкрикнул он пронзительным фальцетом, – что за пингвин был с тобой вчера вечером?

– Не было никакого пингвина, – радостно захихикал тот, что шагал по кругу. – Это был венерианец!

С этими словами он сделал знак, и сжавшегося Макдуфа накрыл свет прожектора.

– Что?! Что?! Да как вы смеете! – закричал разъяренный Макдуф, наконец вернув себе дар речи. Его голос едва пробился сквозь раскаты хохота публики. – Бесстыдная клевета! Меня никогда в жизни так не оскорбляли!

Капитан подавил смешок. Макдуф зло огляделся, встал и схватил Ао за руку.

– Не обращай внимания, – посоветовал Рэмзи, давясь смехом. – Не станешь же ты отрицать, что по биологическому виду ты венерианец – даже если вылупился в Глазго. Родился, я хотел сказать. Шотландец по рождению и гуманоид по классификации, так получается? И не больше пингвин, чем я – обезьяна.

Но Макдуф уже шагал к дверям и тащил за собой покорную Ао, которая, оглядываясь, бросала ангельские взгляды на веганского юношу.

– Неслыханно! – восклицал Макдуф. – Возмутительно!

– Приятель, вернись! – позвал его Рэмзи, еле сдерживая хохот. – Помни о чистом искусстве пере… уплощения. Это же всего лишь вопрос семантики…

Его голос не был услышан. Широкая спина Макдуфа излучала негодование. Гордо выпрямив свое похожее на бутылку тело и держа за руку семенящую девушку, Теренс Лао-Цзы Макдуф с тихим бормотанием безвозвратно растворился в веганской ночи.

Ибо Макдуф, как уже должно было стать понятно даже самому скудному уму[48], являлся не совсем тем, за кого себя выдавал.

– Фу-ты ну-ты, – проговорил капитан Рэмзи с ухмылкой от уха до уха, – дожил же я до такого дня! Официант! Виски с содовой – хватит уже этого дрянного шампанского. Праздную знаменательный день, явление, понимаешь ли, природы. Ты можешь себе представить, что впервые в жизни этот беспринципный прохвост Макдуф отвалил, не оставив облапошенным какого-нибудь простака? А это что такое? Что ты мне суешь, обалдуй? Какой еще счет? Это же Макдуф настоял, что сегодня он угощает. Вот же!.. Да я… Да чтоб его!..

Мелкие детали

Первое, что он сделал, почувствовав, что его не преследуют, – направился прямиком к газетному киоску. Хотел выяснить, которое сегодня число. Он не знал, сколько времени провел в замке Иф: после первого года уже нет смысла следить за календарем.

Сбежать не было никакой возможности. Эдмон Дантес выбрался из исторического замка Иф, но дважды эта уловка не сработает. Когда «постояльцы» этой «гостиницы» умирали, где-то в подвале быстро проводилась кремация.

Это был один из тех немногочисленных и малоутешительных фактов, что он сумел разузнать за свой срок заключения. За все это долгое время он ни разу не покидал одиночную камеру без окон, где жил, можно сказать, в роскошной обстановке и в обществе без преувеличения роскошной сиамской кошки Шэн, которая спасала его от глухой тоски.

Бросить Шэн оказалось мучительно тяжело, но она была привязана к вещам, а не к людям и не чувствовала себя пленницей. Чудо, которое дало ему возможность бежать, долго ждать не стало бы. Он воспользовался шансом и выбрался наружу, когда снизу еще доносились последние отзвуки взрыва.

Он не понял, что произошло, ведь важные шишки, управлявшие замком, свое дело знали туго.

Чтобы выбраться, он залез в мешок, который бросили вместе с десятками других в грузовой лифт, и на время доверился лишь осязанию и слуху. Те подсказали не многое, но он понял, что с мешками управляются механизмы.

По крайней мере, у вертолета была автоматическая система управления – это он выяснил, когда вылез из мешка. Пока разбирался с упрощенными донельзя приборами, прошла пара весьма неприятных минут. В 1945 году вертолеты были крайне сложными машинами, и он приготовился решать непростую задачу, но оказалось, что напрасно.

Не успел он приземлиться, как панель управления разразилась визгом и вспышками. Видимо, это предостережение. За ним уже наверняка гонятся важные шишки, которые много лет продержали его в Ифе. Нет, заключение было вполне комфортным. Он сохранил отменную физическую форму. Специальные процедуры поддерживали его телесное и психическое здоровье. Телевизор занимался его образованием и досугом. Можно было читать книги.

Но он не видел ничего печатного, выпущенного позже июня 1945 года. Может быть, поэтому тревога не въелась ему в мозг и нервы. Он не чувствовал себя отрезанным от всего. Конечно, знал, что мир движется вперед, но самого движения не наблюдал. От этого было легче.

Вертолет приземлился на вспаханном поле. Стояла ночь, но светила полная луна. По силуэтам на фоне тусклого сияния беглец понял, что неподалеку большой город. Воздушный корабль, доставивший его, взмыл в небо. На корпусе не было огней, и вертолет быстро пропал из виду, направляясь к стратосфере.

Он сделал несколько глубоких вдохов. И кожей ощутил чей-то взгляд. По спине пробежал холодок – теперь этот человек осознал себя беглым заключенным.

Все было другое,